последний день на планете, ракеты были на старте, уничтожая что – то очень шаткое и ценное точечными ударами. боеголовки взрывались в тишине, а за окном смеялись вороны. ему в тот день не до смеха было, ему в тот день пьяные птицы разбивались и падали на землю. предсказуема злость – хлопок двери входной тяжелой. обещание себе данное « больше никогда » и будни протянутые словно в агонии которые за углом поджидали с кастетом. мира на все вопросы отвечал потерянным, дотронуться до себя в раз очередной не позволял, будто опротивело ему все, будто захар ему совсем неприятен. точка кипения со свистом чайника противным пройдена. остановить механизмы надо бы, но винтики уже крутятся стрелки подгоняют к дням выходными им обозванным. в новостях о нём не рассказывают и это к лучшему, ведь сорваться боится, вернуться к нему не хочет нарочно. в тот день даже хотелось напиться портвейном три семерки ( такой отец глушил с горла, того запах в нос бил с кулаками его большими ). спалить градусом алкоголя его днк со своего рта. противно. думать, о том, что месть была искусная такая просто противно. он с хладнокровием целовал, трогал, сжимал ( хватит, не вспоминай, не думай, остановись );
мира правда на такое способен быть может? захар серьезно о таком думать может? так о нём думать может?
в догадках хуевого содержания с глухим звуком голова билась о батареи чугунные. его просто выместить с пространства было необходимо для продолжения жизнедеятельности нормальной. чтоб при запросе имени мирослава табличка « не найдено » вылетала буквами большими красными. таймаут взять с матча заведомого проигранного, у команд силы же неравные. с поражением смериться тяжко, но возможно. и у энгеля от всех болезней одно лекарство, - работа его клятая. пороги свидетельские обивает, показания сверят по отчетам – бумажкам, с коллегами всегда на связи, узнает что – то, просит. те, с удивлением за отпуск спрашивают, а захар только и делает что вопросы неудобные игнорирует, дурной пример заразителен, знаете ли. парадокс же умам их непонятный. захару самому понятной чреда действий своих не кажется, но так лучше будет. кажется, что какое – то время лучше с ним не сталкиваться.
когда недосып длиною в жизнь в привычку входит с рассветом спать ложиться. не удивляться мешкам под глазами и к коже по цвету схожей к трупному больше, чем к человеку живому относиться обычно совершенно. без завтрака за руль, сначала за сигаретами, потом по адресу коллегами данному. дни вроде бы менялись, число одно другим заменяется, а все так же продолжается тягомотина невнятная. ущербность свою пряча за интересами следствия, себя добивает совсем хладнокровно, без жалости излишней. перед официальным возвращением на работу все же себе обещает, что выспится, на человека нормально похожим станет. при встречи чтоб лицом не упасть перед ним в грязь. чтоб и мысль не закралась в его голову, что захар мог с ситуации этой страдать. но выходит все совсем по-другому-
на месте был одним из последних, под утро самое, спасибо, что вообще позвали, не забыли за него за дней десяток. спать еще не ложился даже, читал все, анализировал, что – то же важное упускал, о чем – то просто позабыл. пазл не складывался, кусочков хватает, но те с набора будто другого или держит он их неправильно, не под тем углом рассматривает.
— а кто обнаружил? допросили уже?
по телефону за бедолагу узнает с собакой гулявшей в пятом часу ночи, в тьме разглядевшей что – то неладное. к месту действий быстрым шагом, лесополоса неприятная, место излюбленное у всякого смрада слава дурная за ним ходит. на тропинке пешей освещение есть хоть, но в чаще лесной совсем же мрак и как только она не побоялася.
в замешательстве останавливается перед лентой яркой, ужасом окутанный как туманом в плед теплый, ощущения не те совсем только, никакой душевности или уюта. ( разве такое может быть? ) . он ступает неспешно к бездыханному на земле холодной, макушка лишь виднеется короткостриженая из-под простыни. захар бледнеет, дышит через раз, чем ближе тем ему становится страшнее. он же от вируса вредоносного митры мирослава избавится хотел, как с разрушительного трояна; его запах с кожи не выветрился, одежда им все еще пахнет, чувствуются прикосновения робкие, губы горят и ноют ); но происходит паранойя. мышление критическое растворяется в воздухе прохладном. захару так страшно еще никогда не было ( ни с травм семейных, ни с ночей на вокзале, ни с людей без места жительства определенного его донимающих еще ребенком ). этот страх природу имел совершенно другого характера, страх миру потерять разрушающий.
— да ну на хуй.
лишь ближе подойдя черты видит несхожие совсем отчетливо. на корточки опускается рядом и закуривает на привычном не в силах пока с лица ткань сдернуть ( руки трясутся еще, с нервозности отходит тело долго ). внимательно слушает мвдшников ( все там же, все так же ) показания первые, осмотр первичный. сомнений не остается – эпизод из их серии. анализировать продолжает четвертую скуривая к ряду и только после просит второго показать, в ответ слышит, что там работают уже криминалисты с его отдела. встает, отряхивается и уже бежит об корни запинаясь с земли торчавшие.
кроны деревьев свет яркий не пропускают, атмосфера гнетущая, сыростью пахнет. мошки – жучки пространство занимают все воздушное, но самое мерзкое под ногами вязкое, - топь болотная непроглядная, черная.
— столько грязи вокруг, не брезгливо тебе разве?
хотел без издевки, но получается иначе. с ним всегда не по плану, реальность разрушается, сносится бульдозером с характерным шумом, бесить уже начинает.
— мне первичный отчет нужен, по первому жмурику.
будто себя оправдывает, появление свое на горизонте его, будто с ним рядом находиться теперь привилегия, право, которое захару никогда не заслужить; продумал же наперед характера холодность, поведение с линией избегания, - к черту, так не будет, он влюблен до сих пор, это слишком банально.
— и за этого что успел. есть что – то необычное?
с кармана вновь достает зажигалку, подходить близко боязно до сих пор, хоть и хочется жизни больше счастливой его внимания.