он отличался ото всех, в особенности своей ему могли бы позавидовать, но
[indent][indent]ТОМУ НИКОГДА НИКТО НЕ ЗАВИДОВАЛ

и роман этим пользовался — смотрел на него долго_долго, принудительно_унизительно. он выскивал в тупом выражении вамбсганса ещё больше тупости, белый флаг милостыни, символ поражения. он искал так компульсивно изъяны тома, что по итогу находил лишь плюсы; ему нравилось как том смотрит на шиви, как он с ней разговаривает, что для неё делает ( для романа никто на столько вещей одновременно не был готов // для романа никто пресмыкаться перед big boss daddy не стал ). а том делал это, делал всё возможное, чтобы присмыкнуться к семье роев, может даже и вправду стать одним из них, ведь для шив это важно. важно, чтобы папочка оценил. в нём была своя идея — свой характер настоящий, своё поведение импульсивное реальное ( и роман видел эти импульсы, ведь роман не = шив, для роман никто так не старался, как старается том для шив ). и это так печально. так грустно. так нереально грустно, что никто не нашёлся.

и роман этим пользовался — слякотью под подошвой дорогой обуви, мокротой неприятной у спины после проливного дождя, пальто сырое и влажное, рубашка — тоже сырая и влажная. смотрел на тома и точно знал, что у шив таких ощущений не должно быть ( непередаваемое одиночество // тоска // ощущение нелюбимости как таково ). шив все бы женщины замужние завидовали, ведь муж ей попался порядочный _ любящий _ воспитанный // ещё_куча_непередаваемых_эпитетов.

и лишь за томом наблюдая, ром понимал, что скорее всего был не прав. том в своей несчастьи настолько преисполнился, что в какой-то момент даже, наверное, начал думать, что так у всех. взгляд перекати-полем медленно деградировал с влюблённо-понимающего в опустошённый. в его глазах плескалось оттеночная грусть, развратное расстройство эмоциональное и просто по - ни - ма - ние. наверное, до тома лишь сейчас дошло почему шив даже после замужества осталась шивонн рой, почему у них до сих пор нет говорливого шкета, почему она всё время в папочкином логове змеином.

тома даже немного жаль.
( в этой жалости роман погиб, истлел до кончиков пальцев, в мозгу поселилось безумие, ведь теперь он наблюдал лишь за томом вамбсгансом, смотрел на него лишь, слушал только лишь его; мысли были лишь им заняты, казалось, что он с каждым днём погружался на один уровень ниже океана. в томе было всё то прекрасное из-за чего внутренности романа сжимались в такие мясокомбинатные тиски, что выкашлять лёгкое казалось простейшей задачей. он смотрел на тома на наглаженную хрустящую рубашку, на серию дорогих часов на запястье, на накрахмаленного всего снаружи, ведь нужно соответствовать; в томе всё накопительным эффектом собиралось, он всё ещё не был ни разу никаким не роем, но старался так хорошо. правильно. трудолобно. и даже себя настоящего не растерял — всю эту искреннюю любовь и нежность, в которой никто из детей логана никогда не тонул. и пока том точно знал смысл слова « любовь », роман пытался найти в гугле ).

это точно была не любовь. это точно была не она, он ведь не мог так. ну, просто не мог попасться в такое. столько девушек на счёте и в конечном итоге — том вамбсганс? противно ведь от самой лишь мысли об этом. роману каждый раз противно, пока он с томом в одном помещении не оказывается. потом всё рушится. все эти ( противно ) // ( как так можно ) // ( как я так могу ). роману казалось это нереальным, а потом просто стало и плевать. в томе сопоставляется то всё идеальное, то всё нереальное. то, что роман сам так долго искал, то что роману самому никогда не хватало.

[indent]мог ли он вообще себе представить тома таким, то как его руки под талию хватают и к себе прижимают. то как он целуется совсем изголодавшись и размазанно-пьяным, ведь пробовал на мальчишнике впервые что-либо из наркотиков ( что это тогда было? ешки? кокс? роман не вспомнит даже, ведь давно слишком всё это было ). но он всегда будет помнить тот поцелуй в дешёво-грязном толчке, когда стрёмно было коснуться даже керамической раковины, не то что быть просто вжатым в стену.

( этот поцелуй изменил всё ).

[indent]и даже сейчас роман вспоминает этот поцелуй, когда у себя в номере один, когда ночник выключен, а телевизор на off стоит впервые за полвечера. фантазия рисует разные фигуры, вырисовывает контура чужих мужских рук, пока собственная спускается вниз за складкой хлопкового нижнего белья. в романа живёт одержимость, и если у старших детей роев — это одержимость была в одержимость отцовским бизнесом, то роман просто же хотел быть любимым. хотел быть признанным одним единственным человеком, чтобы знать _ да, я любим. роман больше всего хотел оказаться в плену оков партнёрских, чтобы его понимали, чтобы признали настоящего, чтобы полюбили искренне. ром обязательно одарит всеми богатствами, одарит всем те, что у него есть.

дай мне просто быть нужным тебе.

в его ногах растаптываться, под взглядом, даже если насмешливым, тонуть захлёбываясь солёной водой из глаз собственных. эта теплота его разрушала, эта теплота томовская его убивала. то как он с заботой открытой приобнимал на похоронах, как шептал на ухо, что всё с романом будет хорошо, что он справится ( именно он, а не они ). том говорил лишь за романа. шептал ему приятные слова на ухо своим низким голосом, рукой мягко по спине. том его успокаивал, всегда слова нужные находил, всегда действия правильные подбирал — роману перед ним упасть на колени хочется, голову собачьи приопустить, чтобы по голове погладили, за ухом почесали.

он гладит его, пряди отросших волос перебирает, говорит что-то ( роман глаза прикрывает, слушает томовским голос и его, честно говоря, слушать хочется-и-хочется ). то как том говорит, то, что том делает. роман лишь к руке чужой прижаться хочет, не отпускать его от себя совсем, на паузу нажать, чтобы никогда в момента концовки не было.

— тем? это чем? что в итоге томмибой забрал компанию моего папочки?

роман полуулыбку детскую сдержать не может, но том её вряд ли увидит. ром в моменте разворачивается так, чтобы мимо тома эти смешинки ненужные прошли. лишь интонации высокие и насмешливые выдают. они привычным плащом плечи покрывают, они защитной пищевой плёнкой самого младшего из роев защищает.

— том. томми. том.

он имя по-разному смакует. пробует по кусочкам. т — как кисло-приторный лимонный курд в начинке макарона; о — пудинг из чиа зёрен с манго, выходит тоже сладко, тоже приторно; м — крепкий чёрный кофе после, горьковатостью потушить эту кислоту ядовитую.

ром затылком к лицу тома; разглядывает интерьер в одном из дорогущих номером в отеле. том всегда гонится за этим шиком, гонится за статусом, чтобы быть на несколько ступенек выше. только вот кем же является том по-настоящему?

— заткнись и просто продолжай вот так! вот так-так гладить... я не за разговорами пришел, захотел бы разговаривать о гробе своего папочки, то попросил бы джерри меня связать с психотерапевтом тем, что передние зубы выбил у нас в бассейне. ты помнишь, том? смешно было.

он сглаживает острый угол, старается перевести тему с больной на более простую, которая никаких реальных эмоций и не вызывает в нём совсем.

ром разглядывает журнальный столик, цепляется взглядом за всю мебель, пытаясь отыскать фотографии в рамке ( у тома ведь хобби, разве нет? шив что-то за это говорила, что фотографирует её он часто. так где все? прячет? всё ещё болит? ). ром выворачивается от мыслей собственных, себя на мгновение даже виноватым ощущает ( слизью по пояснице, ощущение такое, словно морских ежей наелся ). роман рой не из тех, кто в эмпатию ударяется, только вот в нём из всех братьев и сестры, больше человечности. больше понимания какого-то. больше оценки чувств других, ведь о его собственных никто никогда не беспокоился.

— где фотки шив прячешь? в спальне, чтобы дрочить или где.

из рук всё же томовских выворачивается, лицом к нему поворачивается и чужие складки тяжёлых моментов на лице рассматривает внимательно. у тома на лице всё писано. он ещё рта не раскрывший, уже всё роману рассказал; уголки губ растягиваются, улыбка становятся шире, у романа в глотке растекается что-то мерзкое, словно несколько сотней кинжалом ему всадили в шейный позвонок.

— что ты, томми?

рука сама тянется, подушечки пальцев едва касаются кожи щеки тёплой. дальше не дотягивается.

семейство рой —
( в каждом из них грех людской, каждый из них носил в себе тяжесть сотни сотых грехов человеческих, они были ими напичканы как индейка на день благодарения; конкон — дьявола принесли в этот мир завистью; сжимает глотку покрасневшую, в тщеславии изнемогающую. invidia // — уничтожает коннора изнутри, роман знает об этом, роман обязательно чувствует эту горечь, в которой конкон задыхается. самый старший и больше всех забытый. кен — был жаден ко всему; к своей семье, бизнесу, своим страстям. он не давал никому контроля над собой, пока об этой нужде не начинала трубить сама ситуация. он сходит с ума, ему пора по рецепту врача таблетки принимать, но после сорока в его голове лишь то, как бы разрушить себя ещё больше. шив — чревоугодие в самой своей сладострастной наготе. она перед ними всеми без своих одноцветных костюмов, без тупых платьев, которые роману никогда не нравились, потому что подбирались как-то неправильно, как-то не к месту. шив такой и была, — не к месту ).

а роман? кем // чем
[indent]он являлся? ром и сам в себе разобраться толком не может, лишь наблюдая за каждым и сиблингов понимал немного о себе, и то не всё ( и то не всегда правильно ). ром жизненно нуждался в этом понимании, все его маски шута трескались с каждым годом всё сильнее ( болезненные воспоминания, которые ром всегда умудрялся рискованно подменять фальшивыми ), все его фразы на высоких тонах, на дурашливых слогах ( чтобы припрятать горькость обиды, чтобы перевести на второстепенный план основную свою проблему момента ). роман стыдливо уклоняется от всех тяжб жизни, за глупостями и собственной несерьёзностью скрывается настоящее лицо маленького разбитого ребёнка — заплаканные глаза, щенячий взгляд, разбитые коленки в клочья; роман не успел повзрослеть, — логан слишком быстро нашёл самую лёгкую мишень в доме семейном.

ему не к кому было бежать.
[indent]пойдёшь к матери? и вся безумная семейка этих конченных безумных королей и королев прилетит в течении пары часов, чтобы втреснуть тебе мозги. он не мог просто приехать к матери, чтобы та приготовила ему вкусный пирог, доставая его из духовки в этих специальных кухонных варежках ( у неё они вообще было хотя бы? она вообще хотя бы раз что-то готовила ему лично? ). нет. она никогда не задималась простыми базовыми материнскими «штучками». деньги папочки? — да, конечно. всё решают деньги папочки, а не любовь? — да, конечно.

[indent]пойдёшь к отцу? он тебя пристрелит. убьёт. логан не терпел слабость человеческую. его подташнивало, когда о людских эмоциях говорили. логан был, возможно, роботом, чёртовым терминатором-без-чувств, которому было плевать на них всех, в особенности на романа. его извинения? его попытки? это ничто. это никогда не сможет перевернуть детство рома в лучшую, более яркую сторону. не сможет сделать его жизнь не такой болезненной. не сможет облегчить самую глубокую рану на сердце, которую сделал ему именно отец.

ему не к кому идти.

[indent]коннор, кендалл, шивонн? им всем плевать. они никогда не поймут его. никогда не поймут, что ему не хотелось всего это бизнеса, не хотелось быть главой компании или её лицом. он просто хотел семьи. самой обыкновенной и настоящей; роман тешится искусанными губами в кровь, выдернутой кутикулой и бутылкой мартини. он медленно убивает своё здоровье, уничтожает себя изнутри, ведь собственное «я» никогда не поймёт чего на самом-то деле желает больше всего.

но том стал исключением. приятным исключением в этом жестоком и трескающимся на несколько частей мире. с томом было всё как-то иначе. как-то легче. и немного даже проще. в своей обыкновенности романа он убивал, в своей человечности он романа наполнял до краёв. опустошённый многолетней чёрствостью сосуд, впервые стал медленно наполнять себя. том появился не в его жизни, а правильно сказать в жизни шивонн, но кому какое дело? ( роман наблюдал за ними // потом за ним ). и забыл остановиться в какой-то момент, перешагнул черту дозволенного, ведь никаких таких мыслей и быть не должно.

— хочу не только шиви голенькой, но...

и продолжением своим он тома уже не обязывает, отвлекается на прикосновение новое ( на деле лишь повторное ). том касается аккуратно, на языке совсем для романа незнакомом — нежном ( ласковом ), правильном, честном. роман в этих руках тонет. роман в этих руках погибает впервые по-настоящему. удавкой на шее ( тиск-тиск ), и он задыхается, глазными яблоками вверх взлетая. руки тома самое приятное, что когда-нибудь его касалось. у тома руки мягкие, без шераховатостей. наверное, том пользуется кремом для рук, а может у него кожа такая бархатная по генетическому коду. а может просто том сам по себе весь такой: вау и воу. роман не знает. романа никто не учил делать комплиментов, говорить о себе и в особенности о своих чувствах.

он бы хотел видеть вместо фоток шивонн, фотографии тома ( и это так странно ). в заключительной сцене пьесы это был бы самый шокирующий момент — непонимание. незнание чего-либо так возбуждает мозг, так бьёт по нервной системе электрическим током, прошибает до кончиков пальцев стоп. мерзотно. приятно. странно; он хотел бы смотреть на тома в другом ключе. так, чтобы и том смотрел на взаимном, чтобы фотографиями своими эротично-личными делился через мэссенджер, чтобы рассказывал о каждой своей пошлой фантазии, чтобы дал роману коснуться его там ( для этого нужно будет: расстегнуть ремень, расстегнуть пуговку на брюках, приспустить брюки, и спуститься ладонью ниже резинки томовского белья ). бррррррр. мысли сбиваются вновь, роман своего же желания опасается, то от него бежит подальше и прячется за кирпичными углами, то погружается в них с головой. какое бельё вообще том носит? какая фирма ему нравится? а ткань?

— мне так нравится, как ты касаешься меня. как трогаешь меня, как гладишь меня, как говоришь со мной. знаешь, если бы можно было кончить просто от одного касания, то, я бы выбрал кончить от твоих поглаживаний по волосам.

он болтает. он болтает, чтобы стянуть с себя эту шкуру, из-за которой чувствует себя так не по-свойски. чужеродно. необычно. ему нужно заполнить гостиную комнату своим голосом, своими острыми гласными и звонкими согласными, мигающими по разные стороны интонациями и паузами.

рому нужно было стряхнуть это напряжение, отвести чужой взгляд с себя, перевести опять тему, чтобы было не так неловко. не так неправильно; отец мёртв, компания больше не семьи роев. он может пуститься во все тяжкие, позволить себе быть самим собой, перестать прятаться за длинными юбками из-за своими issues, но он зачем-то продолжает в этом погрязать. в этом безоблачно тонуть, захлёбываясь той самой солёной водой.

— как это так? это как так?

роман придуривается. вновь напяливает клоунский красный нос, вновь рисует грим пьеро. вновь играет одиноко в шекспировской пьесе, касаясь чужих душ и не давая коснуться собственной.

приподнимается, почти-что отползает на другую сторону дивана. ноги вниз спускает, носками туфлей тёмно-коричневы. том ничего не сказал за это, у них ведь свобода выбора и можно закидывать ноги в обуви на любые поверхности, и всё такое; роман выдыхает как-то на слишком тяжёлом, словно заглушить неловкость пытается, которую сам себе и причинил. ладонь волосы ещё больше взъерошивает, ром сам себя по голове пытается погладить. успокоить. утешить.

не замечает того как том с него взгляда своего не отводит, и они встречаются взглядами как-то совсем не в подходящий момент ( совсем, когда роман этого не ждал ). он хотел подглянуть, просто подсмотреть что_как_чего том. просто, чтобы понять, что говорить дальше.

нервный глоток воздуха, глотка дрожит в слабом психозе.

— чего таращишься, томмибой? ты же тоже на меня смотришь. тогда почему смотришь так?

передразнивает.

торсом всем к тому поворачивается, спиной лишь в подлокотник вжимаясь.

в томе идеально было всё, и это до безумия выводило из себя. у романа не было возможности и вдохнуть спокойно на нормальном, когда том так близко ( это уже не обычная поддержка после похорон отца, это уже не просто тусовка-о-которой-каждый-забудет-после ). для романа каждый момент с томом стал особенным. слишком правильным, слишком окр-шно идеальным даже. можно под каждым градусом изменяющегося угла посмотреть на тома, — и он идеален. даже идеален, когда совсем не думает о том, что идеален. и роман знает, что том вамбсганс находит в себе изъянов куда больше, чем должен их на самом деле находить ( том ведь обычный человек, пытающийся вклиниться в общину, которая для него чужда ). том точно знает по какой цене сейчас пакет молока, знает сколько стоит закупиться на всю семью и знает сколько стоит парковочное место около торгового центра. роман всего этого не знает. любая базовая вещь, как знание, для человека со среднего класса — это белые пробелы жизни рома, ведь он этой жизни не пробовал, он об этой жизни не знает толком ничего.

[indent]роман вспоминает вкус поцелуя тома; это началось сразу на следующий день, просто взбрело пчелиным гнездом и не хотело никак покидать черепную корку. как назойливый комар, тёршийся совсем рядом и мешающий спать. как просто то самое, из-за чего роман потом месяцами не мог переложить и организовать свой день, потому что стал просыпаться опять наполненный весь хаосом. роман вспоминает поцелуй с томом, потому что в этом поцелуе было так много тепла и лёгкости, о которой самый младший из роев и никогда, оказывается, и не знал на самом-то деле.

[indent]никто никогда его с такой теплотой и заботой не касался ( том тогда задавал вопросов много, переспрашивал те же самые вопросы много раз и словно постоянно ждал одобрения ). роману это нравилось, роман чувствовал себя тогда не так хуёво, как должен был себя чувствовать; разваленным. ведь вновь эмоции взяли вверх, вновь он сыграл мелодию сезонной сонаты ( или как там? ) бетховена, и теперь в этюде осталась лишь антрактная тишина. рому нужно было задуматься об этом раньше, продумать возможное развитие их сюжета. он обязан был. обязан.

но том сам его уничтожил // разбил // разгромил // убил
он был уничтожен томом ещё задолго.

[indent]этот поцелуй, который ром потом всё чаще и чаще вспоминал, когда оставался наедине в спальне. когда рукой вниз спускался, чтобы проскользнуть за резинку боксеров. тот самый поцелуй в грязном утырканном наркошами толчке, когда том мягко придерживал одной рукой его за талию, пока их языки пересекались на встречной полосе; роману хотелось от приступа сератинового кайфа облизать кадык томин, разжечь бильярдную игру на адамовом яблоке, прожечь клеймом своё имя, впервые не кичиться фамилией, а прожечь лишь имя. скромное. короткое. неуклюжее имя, которое в своей мягкости совсем оказалось не говорящим. сильный? крепкий? где это об романе? роман рой — лишь слабость, та самая, которой всегда отец в спину по ножу ударяет. специально носом тюкает, специально раз за разом о болезненных местах сына младшего своего говорит. знаешь ведь, что заденет сразу, что ром самовольно в клетку залезет. если отец попросит от полезет. всегда.

— а не скажу, пошел нахуй.

ром всегда так. сбежать — послать — игнорировать — играть роли. он просто не может иначе, не сможет иначе, ведь тогда фарфоровый сервиз матушкин разобьётся весь в дребезги. такой сервиз уже нигде не продаётся, будет ведь жаль потерять такую коллекцию. будет ведь жаль, если роман рой сломается самой дешманской китайской игрушкой. а роман и так был надломлен — печалью недолюбленного сына ; не воспринимающего всерьёз брата ; не подходящего не по каким критериям любовника.

казалось, что все в курсе всех его маленьких и не очень слабостей. в особенности, том, который уже и так превысил норму возможности увиденного. сколько раз роман уже слетал с катушек и рыдал на его плече, сминая рубашку хлопковую и пытаясь не прибить себя же мухобойкой ( это слабость ). логан бы не оценил. папочка бы сказал, что он ведёт себя как школьника перед первым разом. что он ведёт себя как мерзкий педик.

и, наверное, когда роман всё же заглядывает в томасовы глаза, он думает, что в одном всё же его папочка был прав; том близко — и от этого внутри творится ураган чувственный. его напополам разрывает, его душит и его всего сжимает в одну небольшую стеклянную колбу ( места совсем катастрофически мало, гипервентиляция не заставляет себя ждать ).  соматические симптомы трубят о том, что стоит обратиться к врачу, только вот роман всегда был мазохистом. ему нравилось быть униженным, нравилось отдавать борозды власти кому-то другому.

если сегодня — это будет томас вамбсганс — он не будет против. 

— том.

опережающе. словно предупреждением. красным флажком машет. ведь любое упоминание мальчишника, уже означает о том, что они оба проиграли. они проиграли эту жизнь, проиграли все возможные шансы, а роман, кажется, проебал свою реальную любовь. том с его мыслей никак слезть не хочет, он просто захватил всю его голову. и чувства эти до безумия чужеродные, они странные и от них роману страшно так по-детски. совсем ведь впервые с таким ночным кошмаром сражается. впервые пытается бороться против того, против чего и способа ни одного не знал.

— том?

повторяет трусливо. кончик языка по нёбу разъезжается. тяжесть в дыхании, учащённое сердцебиение. одно лишь упоминание мальчишника тома перед свадьбой — и в романе просыпается тот давно-дремлящий подросток восемнадцатилетний. от этого дурно. ведь ром таким не должен быть, рои не позволяют эмоциям контролировать их. это как один из важнейших законов для выживания в семье этой ( ты же в курсе основных правил? ). рому кажется, что вряд ли.

ведь чужой взгляд становится глубже и тяжелее.
роману хочется утонуть в этом цвете, хочется размазаться лужицей и пасть наконец в этой тяжёлом непосильном бою; том наступает. и пятиться больше некуда, нервозность даёт ему сгрызть нижнюю губы, содрать кожицу, ведь том так   б л и з к о. это по-настоящему пьянит, его запах одеколона, его такая близость.  ром был в ловушке. и ему это нравилось.

слушает его, каждое слово запоминает, каждый слог через собственный роевский фильтр прокручивает. ему ведь важно это услышать, важно услышать желания тома, ведь в своих желаниях рой скоро захлебнётся. сгинет быстрее даже, чем логан.

вамбсганс слишком близко ( его широкая спина, его выдвинутая вперёд нога, не дающая роману трусливо скрестить ноги вместе. его дыхание на скуле_щеке_губах. роман течёт сукой и он это так явственно понимает, что уже и задыхаться не получается. хочется просто умиреть. ведь это том, тот самый том, о котором он мечтает по ночам. которого представляет в каждому из своих возможных рандеву. тот том, который никогда и не должен был взглянуть на романа в том самом ключе. что ром натворил? что он опять разрушил?

— пожалуйста.

вжатый огнём, он теряет самого себя. не свойственная хрипотца вырывается клубком, обвязывает глотку и теперь причиняет новые неудобства; ладонь на спине, пальцы пытаются пересчитать чужие позвонки, вторая змеинно обвивается вокруг шеи, чтобы была возможность хотя бы малейшая контролировать процесс, ведь обратного пути не будет. ведь услышанное возбуждает так откровенно. так невыносимо. роман на языке животном выдыхает через рот неспокойно, глаза прикрывает ( чтобы не видеть ) и головой слегка покачивает, чтобы словить всё же томовские губы первым.

он слишком давно этого хотел, чтобы бояться. и собственное желание даёт ему столько сил, что ром и сам не понимает как это в нём всё жило; губами к губам, язык к языку — боговая встреча из двух начал свершилась и проходит хорошо. романа опять пьянит запах тома и его тёплый язык у него во рту. роману опять на душе как-то гротескно неправильно и он глаза по-детски зажмуривает, чтобы прогнать это всё к хуям собачьим.

поцелуй выходит скомканной бумажкой — небрежный, но в особенности их. у романа были плохие учителя по поцелуям, у тома просто сводящая его с ума аура ( энергия _ воля _ он сам, — роман рой не понимает ни себя, ни всё происходящее ); ему хочется исследовать всего тома, всё также вылезать ему кадык и полаять с того как давно он этого всего хотел. как давно ему хотелось этих губ, этого запаха, этого мужчины. он хотел только тома вамбсганса. лишь его.

— подожди. остановись, мне дышать не чем.

рука, что удавкой на шее чужой, теперь к себе прижимает ещё сильнее, словно боится, что том может передумать. может сбежать от него. ведь ром этого просто не вынесет, не переживёт. маленькое сердечко ребёнка лопнет от горя.

— что дальше?

спрашивает дурное, ведь и вправду не знает, что дальше; волосы уже взлохмаченные слишком сильно, выбивающиеся из причёски. роману хочется, чтобы том всё близко_и_близко был. чтобы его губы с его, ромскими, соприкасались. чтобы руки тома его касались; он об колено чужое трётся, возбуждение совсем не скрывает.