грязь вперемешку с снегом талым слякотью по подошве туфель импортных размазана, морозы кусачие по щекам лопнувшими капиллярами, ветер до костей пробирающий и никакая телогрейка не спасала. зима кащею никогда не нравилась, туфли было жалко. и та зима особенно тяжелой в его жизни стала. по хроническим болезням будто ударила. чреда событий гром среди дня ясного, когда даже намека не было на перестое облачко, на катастрофу крысой из-за угла подкрадывающуюся. крыс в пацанах оказалось много. у кащея мышьяка на всех не хватило, мышеловки не там расставлял, разглядеть не смог вовремя целостность картинки, ведь занят был делами с людьми серьезными. передачки – посылочки родным собирал. за хлопотами привычными и не заметил, как авторитет свой в лице крысином потерял. стоило только прислушаться, минутку уделить валерке другую. так старательно мальчишку избегал, отмазок тонны выливая, как водку палёную в сток канализационный. беспощадно, без сожалений особых. ведь с ним было на сложном невмоготу общаться. кащей с него чистосердечное не выбивал, получил его внезапно как выстрел с обреза прямо в голову. не по понятиям было всё это. но на перепутье себе слабину дал, что делать не знал, как поступить будет лучше. турбо мальчик хороший, пёсик верный, такого рядом держать хотелось у ноги на поводке коротком, пригодиться мог ещё ни раз. он тогда промолчал ( впервые за жизнь поганую дар врожденный ораторский ушел на второй план ), вид сделал, что разговора вовсе и не было, и позже возвращаться к нему не стал.

а валерка все к нему бегал, когда кащей местным юродивым стал. осыпал щедро словами сочувствия, состраданием делился глубиною в впадину марианскую, информацию меж делом трепал незначительно значительную. только так за универсамовских кащей что – то знал. гласом его резким, фразами тонкими, словами паразитами. и кащей этих встреч теперь с нетерпением ждал, не прятал себя по углам, в тени не стоял. и себя хвалил за то, что ничего тогда никому не сказал. самородок золотой разглядел в кучах нечистот, пока все бились не там в золотой лихорадке ( на турбо никто и никогда рубли последние не ставил, зима и тот его обскакал, это даже немного печально ).

рядом с ним в дни суток солнечных коротких какую – то значимость свою чувствовал, нуждался в этом ломкой алкоголика как в стакане сорокоградусной. без встреч таких уже не ровно дышал ( валера улыбается аккуратно, в глаза не смотрит и говорит нерешительно, над собой возвышаться позволяет по статусу социальному, по статусу уличному. за старшего помнит, игнорируя кровь кащеевскую по снегу и шапку его порванную. это баш на баш, он так за долг отплатил? ). и хотелось его больше рядом, только так себя человеком чувствовал достойным, по понятиям миров их темным правильным.

[indent]  [indent]  [indent] турбо знал в чем кащей нуждается.
[indent]  [indent]  [indent]  [indent]  [indent] кащей понимал, что это не просто так.

— да всё, не тявкай, чего после драки кулаками махать.

по глотке прогоняя столичную ( та осталась с праздника, утренника в честь власти возвращения с фанфарами громкими голоса хриплого, мелочь пожалел на шарики ) с граненого стеклянного, кащей кулак к лицу разбитому подносит и испарения крови чужой вдыхает, - не закусывает. пример стойкости духа подает, спокойствия железобетонного, а у самого от злости разбивает грудь.

— ты давно изнеженный такой стал? чему вас тут научил тот чушпан?

за мертвых либо хорошо, либо никак, он так ещё на мягком за адидаса старшего, когда – то же четкий был пацан. воспоминаниями теми жизни новой не будет, ему не близка концепция прощения, просто неактуальна. прощение надо вымаливать, не словами так поступками, из-под плиты могильной вова вряд ли на что-то горазд.

смеется шакально, боль ловит в области скулы правой и с уголка губ с стороны противоположной. били словно насмерть, били словно последствий неприятных совсем не бояться. дышится тише обычного, чувства неприятные с ноздрей раздувающихся. себя успокаивает тем, что всех запомнил, что с каждым лично поквитается. руки марать совсем не страшно, приятно даже в возмездии праведном. кащей ничего никому не прощал. в философии собственной это было максимально правильно. только так выжить на улицах смог, только так дослужился до старшего. ( бить надо больнее, получил кулаком – ударь кирпичом, плюнь на тех, кто говорит, что это не по пацански )  объяснять эту истину будет валерию потом, пока дурачится, над ним потешается.

— не дрейфь, валерка, до свадьбы точно заживет.

валерка взрослым спешит казаться, самостоятельность молочными зубами прогрызает на вкус пробуя. старший за шагами его наблюдает с искренней заинтересованностью ( он родней остальных стал, он самым верным оказался, такого спрятать надо ото всех в чулан ). кащея зло берет не так за себя, как за него.

турбо копошится как за обычными бытовыми хлопотами, как чайник поставил гостю дорогому налить горячего с дороги ( валера, я тебе дорог ? ) с гневом с себя прогоняя мысли свободной поток,

[indent]  [indent]  [indent]  [indent] н е п о л у ч а е т с я, 

с чем связанно стремление туркина в заботе о нём, будто память отшибло черепномозговой себя спрашивает. ведь вспоминая ступор ловит, застывая в стрехе перед правдой такой, хорошо, что валера маленький, не понимает.

— ну иди, че стоишь там? лечи давай.

жестом к себе подзывая лицо подставляет, линия челюсти больше не четкая, смазана липко багрово. в самом сердце помойки его рядом с турбо что-то тает и разлагается на всю округу воняя ( тушки мертвых животных, мусор прошлогодний, прокислое давно испортившееся сознание ). кащею думать страшно, по голове ли его так же пойдет на пути воплощения своих сложно выточенных планов.

верить хотелось, что его сохранить сможет, в войне за улицы, за передел общества, за бесконечные кровавые восстания. от себя в очередь первую, ведь других и близко не подпустит, дня сегодняшнего повторения не допустит. и пусть, хоть кто – то попробует что – то вякнуть, - с грязью смешает.

— давай выпьем с тобой, турбо?

морщась стеснительно с касания мягкого лицо отворачивает за стаканом своим пустым наполовину тянется.

— старшим нельзя же отказывать, не забыл?

до дна в руки вручая громкое.
и затихает наблюдая.

кащей на кровь молодую давно свой глаз положил, в приемники до момента определенного его рассматривал. интересовался за слова, за поступки его расспрашивал. ему тогда казалось, что турбо родственная душа, копирка по бумаге с него же в возрасте том же. такой же нетерпеливый, такой же колючкой к миру, ничего не забывающий, в памяти храня только воспоминания травмирующие ( кажется же глупым, что они характер закаляют ). на деле все прозаичней гораздо, но сам это понять должен, кащею же никто не подсказывал.

по стакан в руке его по дну стучит подталкивая. решимости в коктейль с водки чистой добавляя.