lee
donghyuck
22 y.o., аquarius

nthn
blah
devil may cry

донхёк всматривается в полотно и разрывается на части; в волосах выгоревший экран старенького телевизора из девяностых, а в глазах лопается мыльным пузырём весь мир; донхёк прячет всю свою жизнь в мусорный пакет — кисти, купленные в италии, краски ван гоговской палитры и масло — (само)разрушение начинается с первого понимания, с первых ноток треска зубной эмали у главного лечащего врача. раньше на запястье были одна из марок дорогих часов, подаренных отцом, сейчас они лежат в коробке, носить что-то на руках стало слишком тяжёлым, руки в мелкой дрожи подрагивают, словно он попал под сильный ливень. в какой-то момент вся его жизнь перевернулась и распалась, словно песочные часы сальвадора дали.

он с детства с искусство взаимосвязан, единым целым своим считает, видя сперва как рисовала его мама, а после держал маму за руку, пока они ходили вдоль арт-галлереи в пусане. он с детства занимался гончарством, увлекался просмотром старых кинолент, он рисовать начал, кажется, раньше, чем научился говорить.

( запах дорогих духов, засохшие цветы между страниц бумажных изданий вместо закладок, бессонница и полностью по часам запланированный распорядок дня, когда никуда совсем не нужно, кроме приёма антидепрессантов в определённое время, звонки семье по фэйстайму в определённые дни, таблетница, в которой слишком много таблеток, и взгляд притрушенной разъёбанной собаки, которой страшно ).

донхёк не привык плакать, не привык жаловаться на свои проблемы, он всегда решал всё самостоятельно и улыбался сквозь любые проблемы. его улыбка, руки такие тёплые-тёплые, что сводили с ума, он был ослепительным солнцем, хорошим другом, приятным знакомым, он был отличным товарищем, и просто человеком. мягкие волосы, в которые сам любил зарывать пальцы, взлохмачивать. донхёк не привык говорить о своих проблемах громко, его всегда воспринимали как сильного человека.

до того момента.

голосовые связки атрофировались под жалостливые взгляды уже бывших друзей, донхёка рвёт в общественном туалете. они все смотрят иначе, смотрят, словно донхёк вымаливает о помощи, ползая на коленях. губы потресканные, желчный сок разъел всё нутро, оставив лишь требуху, которой ли донхёк питался изо дня в день. руки дрожат, мелко подрагивают, держать даже простой стакан с водой становится тяжело ( перебитый мамой любимый её сервиз ).

у него волосы светло-рыжего, апельсинового цвета, прищуренные лисёночные глаза, чёрные толстовки и капюшон, натянутый на голову. донхёк серой мышью становится — кусается, дерёт за кончики пальцев, язвит, плюясь-таки ядом. дикий крик сорвавшегося с петли повешенного, разрушение по линиям судьбы, ведь больше ничего не несёт смысла.

его дом горит синем пламенем, его жизнь сгоревший собор во франции, он — обезличенная тень самого себя.

спаси меня,
прошу.