смотреть телепередачи по телевизору о том, что «жизнь — это дар и его надо ценить» и каждый раз прятать своё лицо в собственных прорезанных смертью руках. прятаться в темноте и забивать включатели вовремя нажимать, готовить на кухне в темноте, потому что не нужно много света для того, чтобы открыть очередные рыбные консервы, купленные в магазине по удобной акции [сгребать отвратительную еду, покупать разные консервы в металлических консервных банках — рыбные, овощные, фруктовые, говяжьи — всегда покупать самые дорогие большие пачки с собачьим кормом]. уилл не изменяет себе, продолжает также ненавидеть себя, когда ещё не мог без дрожи держать пистолет, когда с опаской смотрел на стекающие вниз по белой кафельной стене мозг, картинки в голове сюрреалистично сражались с хозяином и разрывали его каждый раз до мельчащих деталей. он продолжает ненавидеть себя, потому что молчание оленьими рогами разрывает глотку, внутри першит и постоянно чешется, словно до сих пор не переварившееся человеческое мясо, мясо и чьи-то кости в зубах вместо белых пломб, мясо и чьи-то кости до сих пор заставшие в горле и не дающие уиллу нормально дышать. а он вообще когда-либо дышал нормально?

уилла разъедает это всё, разъедают допросы, пустота в кроуфордском взгляде и отсутствие того самого «друг» между строк. теперь уилл не друг, тем уилл то самое мерзкое и отчаянное «ничто», от которого не смогли избавиться. уилл грэм — постоянно чешущийся прыщ на щеке джека, раздражение от ежедневного бриться и неправильно подобранной пенки. уилл грэм — огромная живо-дышащая гематома, злокачественная опухоль. уилл грэм для джека то всё плохое, чужое и странное, уилл никогда не подходил под объяснение и никогда сам-то не мог объяснить те или иные состояния, которые каждый раз кошмаром наяву переживал сам. у джека между строк больше не читается даже «знакомый», потому что уилл теперь он избегает — мерзкого и тёмного всегда лучше обходить стороной, всё что неправильное = сбегать, что трактуется аморально и не общепринято = сбегать.

уилл понимает. и вправду всё понимает и даже не винит, только горечь под нёбом чувствует, но она быстро проходит, когда нёбо обжигается горячий кипяток с пакетиком чёрного чая; уилл понимает, поэтому лишь с опущенной головой сидит чаще всего перед джеком и сухо отвечает на все его вопросы, чтобы это побыстрее закончилось.

если бы уилл был хорошим человеком, то всего этого не произошло бы никогда, но свою темноту принять проще, чем каждый раз бороться с укусами клопов, живущий в спальном матрасе или на деревянной мебели. проще не отталкивать то, что сидит так упрямо внутри, потому что именно «это» и может в конечном итоге убить тебя по-настоящему.

если бы уилл был хорошим человеком, то не видел бы ежесекундно знакомую фигу в дорогом костюме — хорошо пахнущем, прекрасно отутюженном — уилл так не знает, уилл попросту так не умеет. голодной бездомной собакой тулиться ко всякому и всему, пахнуть зубной пастой, пенкой для бриться и ментоловым шампунем. у уилла каждый раз сильный кашель и в уголках глаз что-то поблёскивает прозрачное и солёное — это ганнибал лектер костью слоновой заставший где-то поперёк горла. ганнибал лектер, который смотрит всегда снисходительно, с тем самым пониманием друга и чем-то ещё, только вот уилл понял это слишком поздно. слишком не вовремя; эмпатия не работает, когда это нужно именно уиллу, она никогда ему не помогала в каких-либо отношениях [он всё равно не понимал ни одной девушки, не понимал почему именно «так», не понимал намёков, не понимал совсем ничего и опускал в их глазах до пятилетнего ребёнка с тем самым трясущимся взглядом из тусклых блеклых букв «не пониманию»]; с ганнибалом всё было с самого начала иначе, по-другому и как-то уже с давлением, которое уилл начал чувствовать на себе спустя слишком долгий период [клещи с красными пузами уже обкусывали корки мозги, когда впивались своей заразой через каждый нерв]. тяжёлый вдох и ганнибал каждый раз смотрит, поворачивает голову и выжигает в уилле клеймо изнутри.

уиллу всегда хотелось также.

выжигать сердца, разъедать желчью чьи-то пустые взгляды, въедаться насекомым под кожу и высасывать медленно кровь [он завтракает вместе с молчаливым ганнибалом-призраком, обедает вместе с ним, выходит на прогулку со стаей собачьих морд тоже с ним, он засыпает на диване с включённым телевизором и не работающим каналом и тоже провожает уилла ко сну]. это убивает. убивает то самое незнание, то самое не понимает, уничтожает грэма — интерес вбивается в вену как заряд адреналина, как смертельное вещество.

глаза закрываются сами по себе, спицами надобно давно уже их выбить из глазных блюдец и пожарить на сковороде, пока не выключили всё за неуплату коммунальных услуг. глаза закрываются сами по себе и даже в темноте виден профиль профиль ганнибала и тот самый въедающийся воском взгляд.

уилл понимает, что хочет ещё.
[тонуть в озере глубоком, падать с небоскрёба в центре, быть сбитым на обочине дороги машиной, а может грузовиком, перевозящим токсины, потому что уилл и есть тот самый токсичный жёлтый бак с знаком биологической опасности, застреленным в магазине каким-то лёгким преступником, ищущим быстрых денег].

ещё по вене; ещё по тем мягким ладоням, которые так легко проводили по кудрявым волосам, которые трогали лоб-щёки-шею, когда была температура тридцать девять и один; ещё, когда лопалась воздушным шаром голова от иллюзий и бурной фантазии. просто ещё.

и это происходит: не успевший по кругу пройтись консервный нож, грязная домашняя футболка выцветшего оливочного цвета, двухнедельная щетина и отросшие волосы, неуклюже щекочущие шею — он смотрит на девушку устало, а собачьи морды по очереди пытаются выскочить из приоткрытой двери, но уилл не пропускает. пропускать девушку тоже смысла никакого не видит, но цепляется лишь за одно реально существующее имя, которое за столько лет уилл проглатывает лёгкой наживкой, царапая горло о крючок.

смотреть телепередачи теперь можно в прямом эфире и на них быть главным героем — уилл одичавший и обголодавшийся отшельник лесной — прозрачной леской обвязать клариссов нимб пластиковый над головой и слабо усмехнуться, точно вымученно и точно совсем отталкивающе [улыбка из любезновой фальши давно пропала из вариантов — уиллу стало плевать].

на следующий день он вталкивается к решётке и думает, что прожигает в себе ещё одну дыру, которая точно быстро не заживёт. прямой эфир идёт и его ведёт мисс старлинг и смотрит с таким жарким ожиданием, что приходится оттянуть воротник рубашки. кларисса похожа на зашуганную новую собачку джека, только уилл этого не произносит, потому что знает, что когда-то был таким же, только у него зубы были уже тогда острыми.

— здравствуй, старый друг.
[отпечатывается настоящим клеймом на теле — шрамами в виде ножиков острых, уилл воздух глотает жадно и пытается хотя бы сейчас не сломаться]. фигура иллюзий пропадает, рассеивается в решоточных прутьях и глаза теперь не так бегают по камере. взгляд приобретает свою осознанность, какую-то скрытую и так долго хранящуюся смелость.

если в взгляде джека кроуфорда уилл не мог прочесть ничего между строк, то во взгляде ганнибала — тонул. захлёбывался морской водой и забывал о собственной жизни, ганнибал всегда был кем-то другим, чем-то на встречной магистрали, чем-то остро нужным для уилла.

всегда.