тоору ойкава
// haikyuu!!. двадцать четыре года, человек; лучший связующий, лучший человек, прекрасный парень; kpop malchiki
when you're really by yourself, |
ойкава — это: тоору занимается волейболом уже столько времени, что сейчас и вряд ли с ходу сможет сказать во сколько всё это началось. кажется, любовь в волейбол произошла с первого взгляда в телек и с первого волейболиста-кумира. когда не хотелось решать математические уравнения и всё быстро скатываешь у ивы-чана. когда родители не сильно верят, что это увлечение продлится долго, но тоору тот ещё наглец; тоору всегда нравилось это чувство — касание мяча, тренировки, постоянное давление, которое съесть могло своими острыми зубами и выдвигающейся челюстью, словно это был бой с акулой, а не со спортом. тоору нравилось чувство давления под ногами и когда на трибунах скандируют название твоей школы. лучше волейбола бывают только инопланетяне — такие длинные, с чёрными глазами и зеленой кожей. ойкава — это: ойкава —это: тоору глаза свои налитые нержавеющей сталью распахивает, в наушниках звучит завывающий голос ланы дель рэй, песню которой ему скинул ивайзуми, потому что посчитал, что «очень даже романтично, дерьмокава». лана дель рэй почему-то звучит на всех струнах натянутых тоорувских мышц и он впервые задумывает о том, что слишком устал от всего этого напряжения. хочется сбежать в какую-то италию и закрыться там на пожизненный карантин, достав маленькую табуретку на балкон. хочется иногда убежать, чтобы родители не докучали своими звонками, а старшая сестра не задавала очевидных вопросов. тоору постоянно общается с друзьями по видеосвязи, никогда не говорит, что скучает, но на самом то деле бесится от постоянной жаркой погоды в южной америке. тоору хочется холода, длинных жилистых рук и бесится на чужой кровати, объявив войну подушками. ойкаве хочется какого-то бесистого покоя, но вместо этого идут только ежедневные тренировки и ощутимое давление в правом колене, о котором знает только тренер и точно когда-то что-то с этим сделает. |
УЛЫБАЙСЯ СВОЕМУ СВЯТОМУ И РАЗРУШАЙ ЦЕРКОВНЫЕ КУПОЛА.
мальчику шестнадцать — бесячие глаза, бесячие года, которы разъедают, как желчь в желудке. мальчику, которому только недавно исполнилось шестнадцать — дьявольски красив и по-ангельски умён, он прячет под подушкой чтение об евангелие, на шее у него тот самый крестик с крещения на золотой цепочке, какая-то, кажется, неудачная шутка, потому что он даже его никогда не прячет под футболку. всегда на веду. пусть все смотрят; он в своё нутро закидывает слишком много дряни: сигареты с фруктовыми капсулами, яблочный сидр вместо бутылки воды, чипсы, сухари с беконом — всё приравнивается к простому мусору. желчь проглатывает всё, как любимое клубничное желе. мальчик до сих пор помнит как мама делает его, а в конце-концов он потом смягчает ежевику с черникой и поливает желе. жиле живым существом сжимает всё на своём пути, чтобы разжечь огонь в животе. низ живота, конечно, горит первым. «просто убейся», — говорит милый мальчик, милыми кудряшками чёрного цвета, с милой улыбкой и вечно красными губами — две спелые вишни сплетаются узелком — у мальчика губы обцелованные, он врёт, что это гигиеническая помада [конечно].мальчику нравится целоваться. он впервые целуется в четырнадцать лет и ему понравилось. понравилось как чужие губы кусают его, как влажный шершавый язык обводит прямые контура, делает круговорот в голове у мальчика. ему нравился сам процесс. а с кем он целовался — это было не сильно важно. его первого, кажется, звали морис — мальчик из румынии. он был на год старшее, повыше, с глубоким красивым цветом карих глаз и смуглой загоревшей коже. его любило солнце, а мальчик, кажется, влюбился в поцелуи с морисом. морис целовался классно и по-подростковому ревностно-грубо — мальчику нравилось. ему нравилось, когда чужая ладонь цеплялась в его чёрные вьющиеся волосы. ему нравилось, что морис давал себе волю — тянул на волосы, кусал до крови губы, оставлял багровые следы на ключицах.
why did you leave me? — он задыхается в всхлипах, но защиты никакой рядом нет. отчим держит лишь с ним как-то слишком неряшливо, небрежно зонт, а мальчику лишь хочется закопаться в землю тоже. когда хоронят маму — он хоронит часть себя. когда хоронят маму, отчим занимает всё пространство мальчишеской комнаты [комната у него с размером сердца — маленькая и очень шаткая]. мальчик хватает жадно за руку отчима, тянет к себе и хочет, чтобы тот не прятал его пот зонтом, а прятал под собой.
мальчик облизывает губы вишнёвого сока и мажет ими по чужой шее. ему хочется покрасить незагоревшую молочную кожу, ему хочется прижиматься накрашенными губами к голым участкам раз за разом. обними же меня. прими меня. мальчик тянется к нему с каждой попыткой всё плотнее, всё откровенней. и ему нравится, как человек, стоящий всё время над ним, медленно прогибается под эвфонией мальчишеских стонов. мальчик любит человека напротив него, даже слишком любит. он нежно проводить маленькой ладонью по острой линии — от уха до подбородка. он улыбается искренне ему с замашками змея-искусителя. святой отец такой нерушимый, его почему-то хочется сломать, разбить вдребезги, чтобы закончить эту неудавшуюся пьесу. мальчик такой маленький, а святой отец такой возвышающий и смелый. он своим голосом управляет другими людьми, он своими сказаниями, своими руками может управлять всем миром, если бы он этого лишь захотел.
— ты же любишь меня, скажи это ещё раз, — он шепчет ему на ухо, а потом отходит, потому что знает, что ждёт его после.
в работающую мясорубку попадает рыжевато-светлый жирный кот, можно ещё услышать его трёхсекундное шипение и резкую тишину. у похоти всё также. мальчику остаётся лишь открыть крышечку механизма и ложкой подобрать заставший кошачий фарш. будет вкусно. папе обязательно понравится. потому что он старается всегда лишь ради него — папочка слишком вклинивается зачем-то в веру и маленькому чёрту совсем не понятно зачем. элиша улыбается нежно. мальчик улыбается красиво. чёрт внутри когтями своими цепляется за плоть и разрывает её, высовывая свою красную голову с рожками.
он слишком безумно шепчет — «священник», толкает его в комнату, где он часами всегда выслушивает чужие грехи и даёт советы. элише хочется всё это разрушить и сломать к чертям собачим, у него подростковый максимализм трескается через резинку. уже ничего не поможет — волки нашли раненную олениху — зубы у них острые как прежде, глаза безумные. мальчик впивается в чужие губы, размазывая мамину помаду по губам отчима. послушай меня, забудь уже всё и пригуби бутылку. просто оставь всё наконец-то.
элиша красится также, как красилась его мама, — свежо и красиво. он не перегибает палку, срисовывает всё с собственных воспоминаний и фотографий на айфоне. отец хранит до сих пор их семейные фотографии в деревянных скудных рамках в спальне. элише такое не нравится совсем, потому что это старо уже, но он молчит. у него мамина косметика, мамино любимое простое летнее платьице в шкафу и очень много маминых беретов, потому что она любила представлять себе, что она француженка. он называл её глупышкой, а мальчик лишь с восхищением смотрел каждый раз на маму, потому что в его глазах она была самой идеальной.
элиша тоже хотел быть идеальным в глазах отчима.
они живут с ним в одном странном мирке под названием степфорд. они живут с ним в одном слишком уже большом доме для них двоих. элиша докуривает сигарету с шоколадной капсулой и давит окурок белой подошвой кеда. его любовь давят также, и мальчик почти уже свыкся с этим. он лишь недовольно губу нижнюю надувает и отталкивает. отталкивает. отталкивает.
чтобы вновь прижать его к себе: соблазнить, сделать уязвимым, прожечь дыру у сердца.
— святой отец, я могу покаяться во грехе? скажи мне, что же я могу сделать, прошу, — театрально выжимает из себя шестнадцатилетний мальчишка с взъерошенными волосами, слабой улыбкой на губах и размазанной помадой. элиша приглядывается в темноту и видит, что у мужчины, одетого как, чёрт возьми, обычно, тоже мазки от женской помады. пакостливый ребёнок улыбается и редеет в своих желаниях. костёр превращается в слабый огонёк оранжевого пламени, мальчик ждёт решения священника.
and a 
together