[indent]  [indent] чёрный кот облизывает лапы и целует её носом в губы.
в календаре новенького айфона прошло лишь несколько дней, а у виктории это время тянется огромнейшей длины змеёй из «slither.io». викс ненавидит такое, ненавидит когда слишком тяжело, когда деньги не могут решить проблему. ненавидит, когда она сама ничего не может с этим сделать. иногда она ненавидит себя, потому что всё же это её вина. ястребы всегда ждут, когда их жертва иссохнет до краёв, чтобы полностью вкусить чужую плоть, разорвать жировые прослойки когтями. через разрезы глаз дикой птицы можно понять — ты в ловушке. у чейз была проблема в другом — она не была в ловушке, но уверенными шагами сама туда шла. она наступала босыми ногами на гайки и шурупы, ходила по битому стеклу и размазывала пятками свою же кровь со ступней. он обнимала своего плюшевого медведя в шесть, а потом обнимала толстую книгу по искусству фотографии в пятнадцать, в восемнадцать она обнимает ободок общественного туалета и радуется, что ей не приходится просить кого-то держать её волосы.

виктория чейз не разбита, но надломлена.

она пытается прятать свою боль в косметике. каждое утро она наносит bb, красит глаза и прячет мешки под глазами и многодневную усталость. он не говорит об этом ни с кем, даже с нэйтаном. она впутывать его совсем не хочет, волновать его не хочет, расстраивать его не хочет. потому что после он обязательно обдолбиться у себя в комнате — виктория против этого ничего не имеет, но вдруг узнать, что её единственный друг умер от передозировки — страшно.

она прячется в кокон, который достаёт из дорогущей сумочки от луи виттон. она смотрит в зеркало и знает, что за слоем косметики скрыто лицо унылой девочки. потерянной девочки. девочки не разбитой, но надломленной. он  поднимает глаза свои из под опущенных ресниц и думает за сегодняшний день.

за сегодня.
за завтра.
за вечность.

только вот в своей вечности она себя не видит. она тянет кожу вниз, всматривается в собственные глаза и видит маленькую запуганную девочку в омуте. ей хочется бежать, но бежать некуда. ей хочется уйти со всего, но уходить некуда.

— чёртчёртчёртчёрт, — она улыбается своему отражению в воображаемом битом стекле. лучше бы всего этого не было, — думает виктория. лучше бы её не было, — думает виктория.

ей кажется, что на ней лежит грузом тяжким чужая смерть. злые хищники глазами голодными её буравят, хотят ударить и сломить.

виктория уверена, что она не сломается, потому что такие отличницы во всём, как она, не ломаются; собирает свои остатки по стёклышку, собирает свои кости натянутые кожей в один мешок.

виктория чейз не знает, что такое чувство стыда. она убить это в себе пытается изо дня в день, но оно как гнойный прыщ — не выдавишь, не вылечишь, не спасёшься. лишь руки опустишь по швам и подумаешь о том, что всё это было зря.

у виктории успеваемость одна из лучших, только это ей не помогает охмурить марка джефферсона. её кумира. её возлюбленного.

виктория думает о марке ночью, когда пледом накрывает своё уставшее тело, когда забирается пальцами под резинку коротеньких пижамных шорт.

обещают сегодня похолодание.

чейз хочется сделать хотя бы что-нибудь.
[indent][indent]чёрный кот лезет под кожу, чёрный кот впивается ногтями в сухожилия.
когда виктории что-то надоедает, она это спокойно выбрасывает. выкинуть себя саму через одно — не выход. она убеждается в этом после случившегося с кейт марш. стоит ли начать молиться богу и прятать библию под подушку? кажется, это её уже не спасёт от котла. виктория разговаривает со своими подругами как ни в чём не бывало, а потом улыбается слабо, уголками накрашенных губ. она говорит: «я в уборную». она не говорит, что ей нужно затолкать два пальца в рот поглубже, чтобы освободить желудок. об этом она, конечно, этим тупым сукам не скажет.

закрывается в кабинке туалетной, а потом на коленки треугольные падает. мерзкомерзкомерзко.

виктория хочет избавиться от всего этого, но избавляется лишь от съеденной курицы и овощей с рисом. ей кажется, что так она становится лучше. может так она станет настоящей красавицей — греческой богиней красоты. виктория смотрит в белый поток, на жужжащую лампочку. она поддерживает подбородок большим пальцем, а указательный и средний так глубоко погружаются в гортань, что она смахивает ресницами наворачивающиеся слёзы. ей кажется, что она делает что-то невероятное, волшебное и очень правильное. виктория понимать не хочет, что она себя убивает. чейз прячется под золотой ложкой своей семьи, но почему-то фамилия не может её спасти от проблем, которые паутинной обвивают её лобные доли. сжимают. стискивают. делают больно.

— блять.
сплёвывает слюну смешанную с маслом и лимонным соком. она будет идеальной, за исчезнувшими щеками прячется большая женская сила. в зелёных глазах прячутся свежие гематомы. она выходит с туалетной кабинки и обходит как ни в чём не бывало максин. ей не хочется слушать колфилд. ей не хочется видеть её, не хочется объясняться перед ней, потому что она же для неё никто. верно?

верно же?

откручивает кран и руки по несколько раз в холодной воде промывает, салфеткой помаду вытирает, а потом злится так сильно, что избавиться от этого вряд ли сможет. её злость съедает страшным монстром, потому что максин смотрит. смотрит как какая-то недовольная мамаша, скрестив руки на груди. чёртова плоскодонка.

— что ты смотришь? что? что?
нервные нотки вырываются на последнем слове — испуганные и совсем чужие.

её поймали.

выходи из воды сухой.
виктория губы кусает так сильно, что появляются капельки крови. она не привыкла светить своими настоящими эмоциями перед кем-то. слабой её видел из блэкволла лишь нэйтан. потому что они выросли вместе. потому что она ему доверяет даже слишком сильно, чем нужно. виктория съедает себя заживо, а потом выплёвывает пустые кости без кусков даже мяса. виктория не привыкла показывать свои настоящие эмоции, но её усталость, спрятанная лишь за косметикой — не спасает. её тонкая вытянутая шея и бледная кожа — не спасают. её уверенная походка и острый язык — не говорят, что с ней всё в порядке. каково это испытывать сейчас тоже самое, что испытывала маленькая девчонка по имени кейт марш. они же все здесь дьяволы, а она была спустившимся маленьким ангелком. слишком милая для этого жестокой подростковой жизни. слишком правильная для этой жестокой подростковой жизни. просто слишком-слишком-слишком. кэйт своими оленьими глазами заглядывала каждый раз в душу виктории и молилась за неё. потому что сейчас у чейз всё чересчур плохо. она перегибается из стороны в сторону, убирает ладонью оставшиеся следы произошедшего и предпринимает последние попытки проддержаться.

её никогда не спасали герои, но напротив неё стояла совсем никудышняя девчонка, носящая хиппстерские поношенные вещи, — викина мать бы её высмеяла в светском обществе, — свод веснушек на переносице и тёмное каре, которое сейчас вышло из моды. виктория смотрит на героиню этого года и думает, что всё это зря.

стой. стой. стой.

она засматривается. а потом на лице мелькает секундная встревоженность, которая вновь закрывается маской суки. виктории иногда кажется, что без всей этой мишуры — дорогой одежды, сучьей милой мордашки и амбиций, — она никто. отчасти она права. её маска так легко и быстро приклеилась к её личику, что теперь так просто от неё уже и не избавишься. чейз думает, что макс и кейт были довольно-таки близки. если нет, то зачем нужно было лезть? максин вообще непонятная, какая-то чужая в этой жестокости и в этой академии.

она совсем не знает здешних правил.

— просто выброси половину своего гардероба и будет получше.
она говорит это незло и вовсе без свойственного ей ехидного тона, которым начинает поддевать свою жертву. виктория говорит это просто как маленький совет — прислушивайся или забей, неважно. викс слишком устала, чтобы хотя бы как-то начинать эту ненужную сейчас войну. они соперницы, но в одинаковом горе это куда-то испаряется. ви следует взглядом за действиями максин и думает о том, какая же она терпеливая и сильная морально.

не такая как кэйти.

в груди где-то неприятно начинает щемить, а губы поджимаются в одну тонкую линию, потому что чейз понимает, что, если совершит ещё раз что-то похожее, может опять кто-то умереть. она не выставила видео, которое сняла на свой телефон. она приказала сделать тоже самое и своим глупейшим подружкам, потому что чувство вины в гремучем коктейле стыда просто обещал убить её одним своим глотком. виктории хочется удалить это видео с телефона, но почему-то пальцы каждый раз начинают дрожать, когда подносятся к кнопке «удалить».

— что, прости?!
её подкрашенные слегка брови поднимаются, а губки трубочкой сворачиваются. что ты такое вообще говоришь. что ты вообще хочешь, глупая?

виктория подкупить иногда слишком легко, особенно, если это марк джефферсон. у неё всё разом вылетает из головы, когда он слышит просто даже его имя. это называют симпатией? влюбленностью? любовью? виктория не знает этого, она прячется в своём коконе и пытается быть той, кем на самом-то деле и не является.

мама воспитала в ней хорошую девочку.
жизнь сделала из неё суку.

— идём.
виктория уходить первой из женской уборной. ей тоже стоит проветрится. сумочке только пластинка успокоительного и тоненькая упаковка сухих салфеток. когда в последний раз виктория притрагивалась к фотоаппарату? очень давно. он уже покрылся точно слоем пыли. она придерживает тяжёлую дверь, чтобы колфилд тогда вышла. виктория постоянно борется с чувствами послать всё в задницу, но воспитание не позволяет так легко опустить руки. воспитание её не позволяет ей вообще что-либо сделать, кроме того как бороться.

— я без фотика, поэтому посмотрю как делаешь это ты.
она делает слишком большой акцент на «ты» и привычная усмешка соперничества вновь появляется на худом личике.

может всё ещё не так плохо.