любая ошибка приравнивается к ремневой бляшке по скулевой кости, у лелуша затравленный истеричный смех и совсем в дождевую каплю размерах желание получишь ещё и ещё. ведь это всё равно будет продолжаться. ведь нужно прости добить. те самые дополнительные сто вольт к заряду, о котором лелуш с мазохистным хлыстом ожидает в свою сторону. беднякам кажется, что всё решают деньги — положение, процент счастье, количество зип-локов с наркотой в карманах. лелуш закидывается сперва антидепрессантами с рук своего лучшего друга, которого похоронит через пару лет на последней его вечеринке, а после закидывается уже препаратами посильнее. ждёт чего-то, ожидает совсем малого, но почему-то продолжает. сула, прости меня, это я виноват; вина разваливается красной рассыпчатой икрой на бутерброде с маслом, лелуш невольно хмурится скорее по привычке, чем от недовольства. лелуш перед глазами в кошмарах видит лицо детское, и умирает сам. дорогие запонки на манжетах хрустящей рубашки из кроя таких же дорожащих шкур, взгляд выстроившийся благодаря лишь отцу, который стремился всю жизнь создать свою вторую копию. создать себя, чтобы гордиться собой же. только вот не вышло. прогадал. не нужно было ставить на чёрные, отец. не нужно было так сильно пытаться, отец; лелуш о своей семье совсем не говорит, не говорит о том, что денег до сих пор целый бассейн, не говорит о том сколько снятых шлюх сейчас валяется где-то в своей моче и в лелушевой сперме, не говорит о том, что ему нравится, когда кому-то хуже, чем ему. а ему плохо, ему так плохо каждый вечер, когда колено опять даёт знать после ежедневных нагрузок, после попыток быть тем обыкновенным лелушем, который обожал громкие тусовки, наркоту и симпатичных девочек с голубыми глазами ( я хочу их вырвать, почему они все, такие как ты и непохожие на тебя одновременно? ). лелуша по-настоящему разъёбывает: попытки отца сделать из сына звезду волейбола, которая оканчивается сперва сильным повреждением колена, а сейчас второй операцией на коленную чашку, просто потому что неудачно. просто потому, что скользкий змеинный язык всегда скользил не по тем гортаням. у лелуша к себе сильная неприязнь, огромнейшая ненависть, но кулаки сжимаются лишь над чужими головами. бить в стену всегда больно, раздираешь костяшки, убиваешь свою потёмочную душу из каналов мочепузыря крыс канализационных. он пахнет женскими духами, пахнет травой, пахнет злостью, кажется, на себя, а в итоге детской преступностью — на весь мир. некогда звезда школы, окончила свой путь под поездными спиралями и лезвием перочинного ножа у кожи. у меня не вышло ничего; глаза раздутым женьшенем, словно после хорошей вечеринки, в зубах сигареты сжимается паучьим комком под ножкой кровати. лелуш прикрывает глаза, молчит часами, просматривает записи своих последних игр, которым по годам уже слишком много. лелуш рассказывает о том, какой он прекрасный игрок, как он идеален, он много смеётся, много говорит, ведёт себя словно-таки шут настоящий, а на деле просто ищет очередную жертву, чтобы избить, а может и убить. случайно задушить, как в тот раз. или как в те самые разы. |
eamon.